Написано на фест
Название: Не самое худшее
Фандом: Люди Икс
Автор: КаМея
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: G
Персонажи: Чарлз Ксавьер, Джин Грей и др.
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклеймер: Все герои принадлежат Marvel и 20th Century Fox. Я не извлекаю материальной выгоды.
Саммари: Зарисовка из жизни Иксов. Неудавшееся Рождество 1973 г.
3 537 слов- Профессор, можно с вами поговорить?
- Конечно, Джин. Заходи.
Девочка не торопясь пересекает кабинет и начинает устраиваться на стуле, глядя на внушительную стопку бумаг перед Ксавьером.
- У вас, наверное, много дел. Может, мне прийти позже?
- Главное дело - это мои ученики. Я слушаю тебя.
Ещё поёрзав на стуле, Джин говорит:
- Папа с мамой спрашивали, смогу ли я приехать домой на рождественские каникулы.
- Конечно.
- То есть, вы мне позволите?
- Джин, - Ксавьер удивлённо улыбается, - почему же я должен тебе запретить?
- А вдруг я потеряю контроль? - Джин внимательно рассматривает клетки на подоле юбки. - Ну, как тогда, когда вы за мной приезжали. Вы же видели, что я тогда натворила...
- Мне случалось видеть и не такой разгром, - на мгновение улыбка исчезает с лица профессора. Девочке даже хочется спросить, что это было - наверное, какой-нибудь сильный мутант? и что же такое он разгромил? - но волнение тут же вытесняет любопытство. - Однако сейчас ты вполне контролируешь свои способности.
- А вдруг что-нибудь случится? Здесь, если что, вы всегда сможете меня остановить, а дома...
- Но я не смогу всегда быть рядом с тобой, а ты не сможешь вечно оставаться в школе.
- Вы же говорили, кто захочет, может остаться здесь и учить других.
- Чтобы подумать над этим, у тебя есть ещё несколько лет. Но даже если ты решишь остаться, тебе всё равно придётся время от времени выходить на улицу, - или ты поселишься в Опасной комнате, а мы проделаем дырку в двери и в неё будем просовывать тебе еду?
Джин прыскает, но тут же снова становится серьёзной.
- А раз спрятаться не получится, - продолжает профессор, - остаётся научиться как следует управлять своими способностями, чтобы не случалось никаких "а вдруг". И эта поездка домой станет для тебя отличным уроком самостоятельности.
- Раз вы так считаете... - вздыхает девочка.
- Я, конечно, не настаиваю, если тебе страшно. Но мне кажется, что причина твоего нежелания ехать домой кроется не только в страхе - ведь так?
Джин снова утыкается взглядом в подол юбки. Когда рассматривать там становится больше нечего, она уставляется на бумаги на столе Ксавьера, будто собираясь прочитать там ответ. Профессор терпеливо ждёт. Наконец девочка перестаёт гипнотизировать документацию:
- А как же Скотт и Ороро? Им некуда поехать на каникулы.
- Джин, мы все в разной мере чем-то наделены и чем-то обделены. Но как завидовать в первом случае, так и считать себя виноватым во втором будет одинаково неправильно.
- Я не виню себя. Я просто хочу как-то исправить эту несправедливость.
- Жертвовать ради друзей, конечно, благородно, но вспомни-ка, куда вымощена дорога благими намерениями? Если собираешься приносить жертвы, подумай как следует, будут ли они иметь смысл. Сегодня ты откажешься от поездки к родителям потому, что твои друзья - сироты, а завтра сядешь в инвалидное кресло потому, что я не могу ходить?
- Нет, конечно... но я хотела как-то помочь.
- Иногда помочь нельзя, Джин.
- Но они мои друзья, - девочка упрямо поджимает губы.
- А твои родители - это твои родители. Вот ещё один совет касательно жертв: подумай, жертвуешь ли ты только своими интересами - или чьими-то ещё?
- Что же мне тогда делать?
- Это решать тебе, Джин. Как разделить своё время между дорогими тебе людьми, никто не может знать лучше тебя.
- Но времени всегда не хватает, - задумчиво произносит Джин. - Профессор, а есть мутанты, умеющие управлять временем?
- Мне такие не встречались. Хотя от подобной мутации я бы, пожалуй, не отказался, - Ксавьер, смеясь, кивает, на кипу бумаг, Джин хихикает в ответ. - Но раз уж мы не можем управлять временем, остаётся только использовать его как можно более рационально.
- А если не выйдет?
- Возможно. Я и сам потерял немало времени, и это дорого обошлось и мне, и другим, - профессор становится серьёзен и некоторое время молчит. Джин не спрашивает, что случилось. Она удивлена, что безупречный профессор тоже ошибался, но хорошо понимает: время для расспросов ещё не настало. А может, и никогда не настанет. - Так что не бойся принимать решения, Джин. Быть может, ты пожалеешь о своём выборе, но о бездействии ты пожалеешь ещё сильнее, поверь мне. Из ошибок можно извлечь урок, бездействие же бесплодно.
И, глядя на растерянное лицо девочки, Ксавьер добавляет:
- Впрочем, я уверен, что ты найдёшь верное решение. Ты же умница. Подумай хорошенько.
Выбирать оказывается трудно. Джин честно пытается, но выходит плохо. В самом деле, как выбирать между родителями и друзьями, чтобы никого не обидеть?
Впрочем, Скотт и Ороро тут рядом, и можно их спросить.
- Ты из-за нас хочешь остаться? - Догадывается Ороро. - Не надо, это же ненадолго.
- Да, не надо, - соглашается Скотт. - Лучше съезди к родителям... пока они у тебя есть.
- Ладно, я поеду. Действительно, каникулы всегда так быстро заканчиваются.
Решение принято, но легче почти не становится. Наверное, это неправильный выбор и я буду о нём жалеть, думает Джин, набирая номер родителей.
В сочельник наступает очередь Ороро идти за почтой.
Она поглубже натягивает на уши шапку, потуже заматывается шарфом и стремглав мчится через огромный сад к ящику. Холод обжигает лицо, и Ороро на бегу пытается натянуть шарф до самого носа. По словам Джин и Скотта, это совсем никудышная зима, когда снег, едва выпав, тут же тает, - и что за Рождество без снега! - но маленькую африканку пробирает до костей. Они даже просили Ороро устроить снегопад, хотя бы на Рождество, и та была не против: холоднее всё равно уже некуда, а посмотреть, как будет выглядеть совершенно белая земля, хочется, - но профессор сказал: "Ро, тебе же не понравится, если я по каждому пустяку буду залезать тебе в голову? Вот и природа будет недовольна, если ты станешь тревожить её без особой необходимости". Ороро согласилась: облака, ветер, дождь были для неё живыми, и обижать их девочка совсем не хотела. Вон та большая серая туча, толстобокая и ленивая - ей уж точно не понравится, если её будут понапрасну гонять туда-сюда.
Стуча зубами, Ороро открывает ящик - и стоило бегать, всего несколько рекламных проспектов! На полпути обратно девочка сворачивает с дорожки на газон, чтобы сократить путь, поскальзывается на размокшей земле и роняет почту в грязь. Чертыхнувшись, она наспех сгребает пёстрые глянцевые бумажки, влетает в дом и, плюхнувшись на диванчик в холле, принимается оценивать ущерб. Вот это можно выбросить - зачем профессору распродажа женской одежды, а в эту малолитражку его кресло никак не поместится, - и тут замечает между рекламным мусором открытку.
Ороро отмечает Рождество впервые, но точно знает, что рождественские открытки должны выглядеть иначе: с Санта-Клаусами, оленями, ёлками, - а на этой стадион. Тот самый, который этот террорист Магнето сбросил на Белый Дом - по телевизору то и дело показывают, когда говорят о "мутантской угрозе". Дети расспрашивали об этом профессора, но тот ограничился сухой лекцией на тему "Магнитные поля и металлокинез как разновидность телекинеза".
Ороро достаёт носовой платок и принимается оттирать открытку. Грязные пятна всё равно остаются, но текст прочитать можно.
Мой старый друг!
Поздравляю тебя с возвращением; несмотря на обстоятельства нашей последней встречи,
я был рад - и всегда буду рад - снова увидеть прежнего Чарлза Ксавьера.
Пусть твоя школа всячески процветает.
Поздравляю тебя с возвращением; несмотря на обстоятельства нашей последней встречи,
я был рад - и всегда буду рад - снова увидеть прежнего Чарлза Ксавьера.
Пусть твоя школа всячески процветает.
Странные какие-то друзья у профессора, думает Ороро, поднимаясь по лестнице. Разве так поздравляют с Рождеством? Впрочем, профессор всё равно радуется - лицо у него как будто озаряется тёплым светом. Наверное, этот - даже не подписался! - его хороший друг. А ещё интересно, откуда это вернулся профессор - он же никуда не уезжал, и что это за обстоятельства их встречи? Жалко, что не спросишь: тогда придётся признаваться, что прочитала открытку.
- Профессор, я придумала! - Джин влетает в кабинет без стука, и, спохватившись, пятится назад. - Ой, извините...
- Ничего, - Ксавьер совсем не сердится. Вообще-то, он никогда не сердится, - по крайней мере, Джин не видела, - но сегодня вид у него особенно довольный. Наверное, хорошие новости, мельком думает девочка, заметив странную грязную открытку в руках профессора. - И что же ты придумала?
- Можно, Скотт и Ороро поедут со мной на каникулы?
- Я же говорил, что ты сделаешь правильный выбор. Как видишь, это тебе по силам. Стало гораздо легче, правда?
- Ага, - Джин улыбается во весь рот. - Прямо гора с плеч!
- Я, разумеется, не против отпустить Скотта и Ороро, но решение за твоими родителями.
Джин смотрит на часы.
- Они уже должны выехать. Если бы я раньше додумалась...
- Лучше, конечно, было бы предупредить их заранее. Не говори пока ничего Скотту и Ороро. Я также скажу твоим родителям, что в компании друзей ты будешь чувствовать себя более уверенно. Надеюсь, они не станут возражать.
- Не должны, раньше же у меня гостили подруги.
Только раньше всё было иначе...
Джин осознаёт это всё отчётливей, вглядываясь сквозь голые деревья парка в идущую к воротам дорогу и всё больше волнуясь. Она не бывала дома с тех пор, как проявился её дар и теперь не может представить, как переступит порог своей комнаты, где всё по-прежнему - всё, кроме неё самой. В школе ей спокойно, но получится ли сохранить это спокойствие дома? А если случится как в тот раз (во сколько обошёлся родителям ремонт?), а если они не разрешат Скотту и Ороро...
- Спокойно... спокойно, - уговаривает себя Джин, стараясь дышать глубже. - Профессор сказал, я готова... всё получится... только не волноваться...
Но когда на подъездной аллее показывается машина родителей, сердце Джин подскакивает к горлу, а спина становится мокрой от пота. Глядя, как Джон и Элейн Грей идут к парадной двери, девочка кусает губы и впивается ногтями в ладони, пытаясь овладеть собой и с ужасом понимая, что сохранить контроль не удастся. Сквозь гулкий грохот сердца Джин почти физически слышит, как рушится тщательно выстроенный псионический блок.
Мысли родителей, суетливые и мелкие, мечутся как потревоженные муравьи.
Какой огромный дом... 40-е годы прошлого века... пристройки позже... сколько же тут поместится мутантов... как профессор это выдерживает... надеюсь, он знает, что делает... Джин тут хорошо... нашла друзей... почему с ней должно было это случиться... несчастный случай или болезнь - было бы понятно... но почему такое... должно быть какое-то средство... господи, что я думаю... она моя дочь... я должен её любить... должен... должен... но я же люблю... хорошо, что она одна... мы хотели много детей... целый дом мутантов...
Джин трясёт головой и закрывает ладонями уши, как будто можно закрыться от чужих мыслей.
Только бы не как в прошлый раз... придётся брать ссуду... мы же хотели летом съездить в Европу... и машину пора менять... этот профессор говорил, гены по мужской линии... Джон никогда не нравился маме... бедная моя девочка... неужели нет лекарства... медицина так быстро развивается... ладно, отделку пора было менять... и мебель тоже... но прабабушкину чашку жаль...
- Неправда! - Джин понимает, что транслирует мысли всем окружающим, но остановиться уже не может. - Она не разбилась, только краешек откололся!
Чета Грей замирает перед входной дверью, растерянно глядя на окна особняка.
- Джин, успокойся, - ровный голос Ксавьера выметает прочь чужие мысли. - Всё в порядке.
В голове наступает блаженная тишина, но в груди всё кипит от обиды и злости.
- Ничего не в порядке! Я им не нужна, чашка дороже!
Девочка убегает к себе в комнату, забирается с ногами в кресло и зарывается лицом в обивку спинки. Первым прибегает Скотт, тормошит её за плечо:
- Джин, ты чего? Какую-то посуду разбила? Ну и что, профессор не будет сердиться, он же не сердился, когда я очки уронил...
- Оставь меня! - На светлой обивке кресла расползаются тёмные пятна слёз.
Вбегает Ороро, следом въезжает профессор.
- Уйдите все! Я никуда не поеду! Они боятся меня!
- Джин, - мягко говорит Ксавьер, - да, твоим родителям страшно, но они всё же приехали за тобой. Поговори с ними.
- Я не хочу их видеть! И домой не поеду! Они только и думают, что я опять разнесу полдома, - всхлипывает Джин. Потом вытирает слёзы и спрашивает: - А вы можете внушить им, чтобы они меня не боялись?
- Я могу, но ты ведь будешь знать, что их чувства фальшивые. Или мне и тебе стереть память о сегодняшнем дне?
- Нет! Ничего не надо! - Джин снова разражается слезами.
- Хорошо, поговорим позже, когда ты успокоишься. Скотт, Ороро, идёмте. Ей нужно побыть одной.
Ксавьер выезжает из комнаты, недоумевающие дети за ним.
- Профессор, что с ней?
- После поговорим. Идите к себе.
Навстречу распахиваются двери лифта, и выглядывает взъерошенный Хэнк.
- Почему малышка Джин так кричала? - Гудит он. - Что разбилось?
- Боюсь, ещё одна семья,- вздыхает профессор, заезжая в лифт.
- Нам не следовало приезжать, - Элейн Грей нервно теребит ремешок сумочки.
- Джин ещё не контролирует себя, - добавляет её муж.
- Она просто перенервничала. Ничего страшного не случилось, - пытается успокоить расстроенных и растерянных супругов Ксавьер.
- Да, в сравнении с прошлым разом эти крики в голове просто ерунда, - иронически усмехается Джон Грей.
- Что это была за чашка?
- Моей прабабушки. Семейная реликвия.
- Мейсенский фарфор, - поясняет Джон. - Элейн очень дорожит этой вещью; в конце концов, Джин должна понять, женщины вечно трясутся над всякими безделушками. Вы тоже должны понять, в вашем доме столько антикварных вещей. Вот эта каминная решётка...
- Я понимаю, это была ценная вещь, но ваша дочь...
- Господи, я и не думаю сравнивать! - Перебивает Элейн. - Но это всё так непросто...
- Тем не менее вы здесь. Подождите немного, - хотите чаю или кофе? - а когда Джин успокоится, поговорите с ней.
- Но что мы ей скажем?
- Неужели вы не найдёте слов для своей дочери?
- Зачем ей слова, когда она может читать мысли?
- Так пусть ваши мысли не расходятся со словами.
- Вы должны понять, - мучительно подбирает слова Джон, - мы любим Джин, но... если она не справится... вы же сами видели, что она сделала с домом... кредит за него выплачивать ещё шесть лет... а если ещё пострадают соседи...
- Если вас беспокоит возможный материальный ущерб, я готов его возместить. Я отвечаю за Джин как её учитель: если она не совладает со своим даром, это будет означать мою несостоятельность как педагога, и я готов нести за это ответственность.
- Это так благородно с вашей стороны, - вздыхает Элейн, - но боюсь, мы поторопились. Джин ещё не готова.
- Да-да, - подтверждает Джон. - Мы тоже ещё не готовы. Пойдём, Элейн, нам лучше уехать.
- Подождите, не сдавайтесь так скоро!
- Мы можем забрать её на следующие каникулы.
- Да, точно, на следующие. Так и сделаем.
- Я уверен, так будет лучше для Джин. Она тоже может пострадать... не только вещи...
- Мы оставили подарки дома, сейчас съездим и купим новые. К вечеру вернёмся, а вы завтра их ей отдадите.
Снег назавтра так и не выпадает, вместо него моросит мелкий нудный дождь. Джин смотрит в окно на мокрые деревья и как-то отстранённо удивляется тому, что ещё несколько дней назад снег на Рождество был одной из важнейших её забот.
Выходить из комнаты нет ни малейшего желания, но Джин всё же заставляет себя сделать это ради остальных. После случившегося ни у кого нет праздничного настроения, но все старательно изображают его наличие. Джин не знает, что лучше (вернее, хуже) – притворяться весёлой или киснуть у себя в комнате, однако не оставлять же друзей и профессора с Хэнком без подарков. Собственные подарки оставляют Джин безразличными, - а ведь ещё вчера утром она с таким нетерпением гадала, что же ей подарят. Немного поднимает настроение только красное платье – подарок Ороро. Африканка любит яркие цвета и крупные украшения в этническом стиле - зато и подарок ей выбирать было легко, и действительно, псевдоиндейские бусы из меха, кожи и перьев приводят Ороро в восторг. Платье поначалу не нравится Джин: ей кажется, что в красном она со своими рыжими волосами будет похожа на факел, и девочка надевает его только чтобы не огорчать подругу, но с удивлением обнаруживает, что наряд хорошо подходит к её смугловатой коже. Скотт говорит, что она очень красивая, и Джин чуть не ляпает: мол, ему-то в очках всё одинаково красное, но вовремя успевает прикусить язык. Ксавьер уговаривает её принять подарки родителей; спорить девочке не хочется, она относит кучу свёртков и коробок к себе в комнату и запихивает подальше под кровать.
Праздничный ужин выходит совсем унылым: несмотря на все старания профессора, детям не до веселья. Ороро спрашивает, выпадал ли снег на прошлое Рождество, и этот простой вопрос почему-то ставит Ксавьера в тупик. Хэнк рассказывает об истории рождественских традиций, но хотя он способен занимательно рассказывать о самых, казалось бы, скучных вещах, на этот раз Джин неинтересно. Импровизированная лекция, правда, хороша тем, что слушая её, не надо натягивать на лицо улыбку, но как и всё хорошее, она быстро заканчивается. Тогда Джин вылезает из-за стола:
- Что-то голова разболелась. Пойду к себе.
После её ухода в столовой какое-то время царит молчание, которое нарушает Скотт:
- Профессор, что хуже: когда твои родители умерли, или когда ты умер для них?
- Не надо преувеличивать, Скотт. Родителям Джин непросто принять её такой, но они любят её.
- А мои родители любили бы меня, если бы были живы? Или также боялись, как Джин? А может, выгнали бы меня на улицу или сдали на опыты какому-нибудь Траску?
- Они отдали тебе единственный парашют. Разве нужны ещё какие-то доказательства?
- Они любили человека. А мутанта они любили бы также?
- Этого мы уже никогда не узнаем. Так что не думай об этом, Скотт. Просто помни родителей такими, какими они были.
Скотт поправляет очки, потом преувеличенным жестом начинает тереть лоб.
- У меня тоже что-то голова… Можно, я пойду к Джин или ей опять лучше побыть одной?
- Иди к ней. И возьми что-нибудь вкусное, - Ксавьер с улыбкой кивает на стол, - думаю, вам захочется поесть, когда головы перестанут болеть.
Скотт наваливает целую тарелку лакомств и выходит из столовой. Ороро смотрит ему вслед, собирая в кучку крошки от клубничного пирога и ёрзая на стуле.
- Ты тоже можешь идти, если хочешь.
Девочка с облегчением выскакивает из-за стола, но тут же оборачивается:
- А вы с Хэнком останетесь одни, это ничего?
- Не беспокойся, на следующее Рождество мы сможем только мечтать о такой благословенной тишине.
Сейчас, конечно, тишина не благословенная, а гнетущая. Оглушительно громко тикают часы на камине. Монотонно шумит дождь за окном.
- Самое худшее то, что это ещё не самое худшее, - шумно вздыхает Хэнк. – Родители Джин хотя бы пытались бороться со страхом.
- И потерпели поражение. Скоро дети спросят меня, перестанут ли когда-нибудь люди бояться мутантов, и мне придётся объяснить, что для полной смены общественного сознания потребуется смена нескольких поколений и что ни я, ни они этого уже не увидим.
- Подожди, Чарлз, разве ты забыл, что законы об уравнивании в правах Homo sapiens и Homo superior уже обсуждаются? И если сейчас наша принадлежность к другому биологическому виду является самым уязвимым местом в наших гражданских правах, - то после принятия подобного закона будет уже невозможно на них посягнуть?
- Да, и подобный закон позволил бы, к примеру, привлечь Боливара Траска к ответственности за то, что он совершил на самом деле, а не за мифическую продажу военных секретов. Это будет огромный шаг вперёд на пути нашего мирного сосуществования, но никакие законы не изменят человеческое мировоззрение, да и нельзя же принять закон против страха. Страх определяет слишком многое в нашей жизни, - я знаю это, я постоянно чувствую его в глубине чужих разумов.
- Ты хочешь сказать, что нам и нашим ученикам придётся скрываться до конца жизни?
- Не обязательно, найдутся и те, кто заявит о себе – не противопоставляя себя обществу, как Эрик, а будучи его частью, - но это потребует от них немалого мужества. Быть может, мне как раз и не хватило подобного мужества, когда я решил основать эту школу?
- Только не говори, что…
- Что я спрятался? Разве это не так?
- Но именно здесь, обучая мутантов управлять своим даром, чтобы они могли безопасно существовать среди людей, ты можешь принести наибольшую пользу.
- Вот видишь, мы уже начали искать оправдания.
- Но скрываться не всегда означает трусость; и если мы, взрослые, можем выбирать, идти ли навстречу опасности или отступить, детям нужно безопасное место.
- Что ж, выпьем за наше безопасное место, - Чарлз поднимает бокал, - и тоже пойдём. Нынешний праздник определённо не удался. Кстати, а на прошлое Рождество был снег?
- Да, крупный и пушистый. Он шёл всю неделю, до самого Нового Года. Ты совсем ничего не помнишь?
- Помню, как пришёл к тебе в лабораторию с бутылкой и пел «Хэппи бёздэй ту ю» и доказывал, что эта песня как раз подходит к случаю, потому что Рождество – это же день рождения бога. Потом уговаривал тебя выпить со мной, потому что только алкоголики пьют в одиночестве. Ещё я что-то разбил… какую-то реторту? Надеюсь, не испортил тебе какой-нибудь эксперимент?
- Нет, она была пустая, - Хэнк смущённо отводит глаза.
- А вот что происходило за окном, я совершенно не помню. Пожалуй, я был не совсем прав, когда говорил, что нынешнее Рождество не удалось: по сравнению с прошлым оно не так уж плохо.
- Да, всё познаётся в сравнении… С Рождеством, Чарлз.
- С Рождеством.
Хэнк провожает Чарлза в кабинет. Дождь кончился, и особняк окутывает глухая ватная тишина. Хэнк разжигает камин, и под бодрое потрескивание пламени тишина отступает, прячется по углам комнаты. Потом снимает телефонную трубку и некоторое время слушает гудок.
- Хотел проверить, есть ли сигнал, - бормочет он и, кажется, краснеет под своей шерстью.
- Она не позвонит, Хэнк. Не сегодня, во всяком случае.
Хэнк протирает очки, смотрит на фотографию Рейвен на столе Чарлза, снова протирает очки, вздыхает, и, пожелав Чарлзу спокойной ночи, уходит.
Оставшись один, Ксавьер задумчиво смотрит в тёмный квадрат окна, потом подъезжает к столу и достаёт из ящика открытку. Один подарок на Рождество он, по крайней мере, получил.
- Спасибо, друг мой.